«КОНТРОЛЬНО-НАБЛЮДАТЕЛЬНЫЙ ПУНКТ ФАЛОТЕРАПИИ», 2010-2011 гг.
Евгения Мальцева рисует мужчин голыми. Переворачивая, тем самым, привычную гендерную модель, когда художник руководит натурщицей. Мы имеем дело с радикальной переоценкой ценностей. Она пишет настоящих самцов, брутальных и полнокровных. Изображение обнаженных красавиц всегда говорило о мужском манипулировании женской сексуальностью. Здесь, на полотнах Мальцевой, мы обнаруживаем суверенное женское желание. Интенсивность есть свидетельство полноты присутствия художника в произведении. Миры Евгении Мальцевой насыщены цветами и мазками. Мы ощущаем торжество движения краски по холсту. Интенсивность говорит нам об эмоциональной правде художественного высказывания. Эти холсты заразительны.
«Ее работы восхищают и устрашают одновременно». Так (или примерно так) писала Линда Нохлин про Дженни Сэвилл в начале своего эссе. И «она возвращается к истоку живописи». Так или примерно так. В конце того же эссе про «Мигрантов», серию полотен Дженни. У меня нет под рукой каталога Гагосян-галереи, чтобы проверить цитату. Но то, что Линда Нохлин писала про Дженни Сэвилл, я смело могу повторить, говоря про Евгению Мальцеву. За одним, существенным, «но!». Дженни Сэвилл рисует обнаженных женщин, иногда лишь делая исключение для детей и трансвеститов. Евгения Мальцева берется разоблачить мужчин.
Наблюдение других тел собирает воедино возможности собственного тела. Это отмечал еще Мерло-Понти. Здесь работа над мужским «ню» обнажает пред нами собственную идентичность художницы. Она совершает трансгрессивный акт, героический прыжок за пределы патриархата. И, по сути, Евгения Мальцева – одна из немногих подлинных феминисток в новейшей русской живописи. Мужчина представлен нам как пассивный актер. А женщина (скрыто присутствующая) – как активный актор, доминантная фигура, действующий субъект. Портреты голых задниц – это жесткий жест женской агрессии. Те куски мяса, которые имеют форму поп, представляют нам мужское тело, обрезанное и расчлененное до его первичных животных форм (схожим образом представлял туши на бойне Хаим Сутин). Мужчина утрачивает свою гуманистическую идентичность. Он перестает быть носителем духа, героем и пророком, вождем и ученым. Он становится куском мяса, чистой плотью.
И мы возвращаемся к магическому первоистоку живописи. Художник как шаман полностью овладевает предметом, рисуя его. Эта первичная заклинательная функция рисования, обыкновенно скрыта бывает под позднейшими культурными наслоениями, и освободиться от них означает вернуться в мир, каким он был до истории искусства. В мир матриархата.
